Суетливо достаю из сумки косметичку, подушечками пальцев наношу на нижние веки немного тонального крема, подкрашиваю губы, приглаживаю руками утянутые в хвостик волосы, но в последнюю минуту распускаю их и наспех расчесываю.
Раздается стук в дверь.
— Входите! — кричу я, оправляя узкую рубашку.
На пороге появляется Даррен.
— Привет! Твои вкусы наверняка изменились, но, надеюсь, ты не против вспомнить прошлое? — Он поднимает руки с бумажными пакетами из «Макдоналдса».
Смеюсь, объятая таким светлым чувством, что глаза влажнеют от слез.
— Вспомнить прошлое? По-моему, именно это мне сейчас и нужно.
— Вот и прекрасно, — весь сияя, говорит Даррен. — А мне сейчас нужно угодить тебе.
Я придвигаю к дивану журнальный столик. Даррен ставит на него пакеты и кладет стопку журналов, которые держал под мышкой.
— А это что? — удивляюсь я, глядя на верхний, свежий выпуск «ОК!».
— Это наши помощники в операции по спасению Хэлли, — отвечает Даррен, опускаясь на диван.
Бросаю на него вопросительный взгляд и иду готовить кофе.
— Я подумал, — начал Даррен, — и решил, что выход у нас один. Если, конечно, ты решительно настроена вмешаться, — многозначительно добавляет он.
— Да, настроена, — без малейшего сомнения говорю я.
Даррен кивает.
— Тогда нам следует устроить все так, чтобы Хэлли как можно быстрее увидела этого красавца в самом неприглядном виде, — продолжает он. — То есть вдрызг пьяным, полуголым, окруженным девицами сомнительного поведения.
Слегка нахмуриваюсь.
— Я с самого утра накупил этой ерунды. — Даррен кивает на журналы. — И тщательно изучил фотографии, на которых изображен Раффнер. Некоторых из его приятелей я знаю со школьных времен. А с отцом одного из них и сейчас общаются мои родители. Его номер я без труда узнал и позвонил ему. Сам этот парень художник, остро нуждающийся в разнообразных впечатлениях, поэтому где только не бывает. О Раффнере говорил в презрительном тоне. Он-то и рассказал мне, в каких местах Раффнер особенно оттягивается. Я подумал, что если мы в разгар такого веселья появимся там с Хэлли…
Я замираю с кофейными чашками в руках и пару секунд смотрю на него не моргая. Потом медленно киваю.
— Да, пожалуй, это единственный выход. Хэлли будет больно, зато все закончится быстро и, надеюсь, без серьезных последствий.
— Все закончится очень быстро. Очередная такая попойка устраивается уже сегодня, — говорит Даррен. — Я знаю адрес. Пройти туда, как мне сказали, можно без проблем. А если возникнут затруднения, скажем, что нас пригласили такие-то. Это сработает как пригласительный билет.
Наливаю кофе и сажусь рядом с Дарреном. Он достает два бигмака и тосты с ветчиной. Его лицо делается шаловливо-лукавым.
— Хотел купить еще и мороженое специально для тебя, но подумал, что ты меня неправильно поймешь.
Беру тост и откидываюсь на диванную спинку.
— У меня такое чувство, что я пойму все, что бы ты ни выкинул.
Даррен смотрит на меня с улыбкой, потом неожиданно серьезнеет, опускает глаза и отворачивается. Я вдруг вспоминаю о том, что, по словам мамы, у него и своих неприятностей хватает с лихвой. Что из-за них он и приехал в Лондон, а Беатриса даже мечтает отправить его за помощью в мое агентство. Мне делается ужасно стыдно. Кладу руку ему на плечо.
— Послушай-ка… А как твои дела? Про себя ты не рассказал ровным счетом ничего. Почему ты один, без жены? Надолго ли приехал к родителям?
Даррен смотрит на меня, сдвинув брови.
— Без какой еще жены? Я никогда не был женат.
— Да? А… гм… — Я спотыкаюсь и почему-то смущаюсь. — По-моему, мы с ней даже знакомы. С такой… гм… рыженькой. — Проглатываю слюну, желая заглушить шевельнувшееся в груди неприятное чувство. Что это такое? Неужели ревность? Нет, честное слово, это же смешно! Впрочем, может, не так уж и смешно. Говорят, нередко отцы ревнуют дочерей к зятьям, матери — сыновей к невесткам, сестры — братьев и наоборот. А Даррен мне почти как брат. Много лет я знала его намного лучше, чем Бобби.
Стараюсь прогнать глупую конфузливость и смотрю в глаза Даррену. В них отражается боль.
— С той рыженькой мы разошлись, — медленно произносит он.
— О-о-о, — протягиваю я, хоть и испытываю облегчение. — Мне очень жаль, Даррен!
Он жестом просит меня не рассыпаться в словах сочувствия.
— Это случилось довольно давно, уже полтора года назад.
— Как?! — вырывается у меня. — А я подумала…
Даррен прищуривает глаза, и в них снова мигают веселые огоньки.
— А чему это ты так удивляешься? Сама же говоришь: о себе ты не рассказал ровным счетом ничего.
— Просто… — Умолкаю. Если я скажу, что, мол, знала, что у тебя неприятности, он задастся вопросом: почему же тогда до сих пор ты только и твердила, что о своих проблемах? Теряюсь.
Даррен улыбается.
— Все ясно. Моя мама позвонила твоей, а та, конечно, хоть и не все запомнила и чего-то недопоняла, поделилась новостями с тобой. — Он усмехается. — Не удивлюсь, если узнаю, что мама прикидывает, как мне помочь, несмотря на то что сама ничего толком не знает. К тебе на прием меня случайно не записали? — Он смеется.
— Почти записали, — улыбаюсь и я.
— Как трогательно! — Даррен шлепает себя по колену. — Может, приступим к душеспасительной беседе, а, доктор Фил? — спрашивает он комично-траурным голосом.
Пихаю его локтем в бок.
— Попрошу без насмешек! Многие мои клиенты весьма мною довольны!
— Мужчины или женщины? — спрашивает Даррен.