На край света - Страница 9

— Одно дело командовать подчиненными, которые работают ради общей цели — заработков. И совсем другое — решать чью-то судьбу.

— Я для него не кто-то, а невеста, будущая жена! — кричу я.

Мелани ничуть не обижается. Спокойно дожидается, когда исчезнут из виду проходящие мимо подростки, и отвечает:

— Да, ты его невеста, но еще и яркая личность. — На ее лице отражается сострадание. — Если бы ты была ни рыба ни мясо, тогда бы в самый раз…

Резко поворачиваюсь к ней и складываю руки перед грудью движением мольбы.

— Мел, если мы не отложим эту беседу до лучших времен, тогда я, честное слово…

Мелани опять обнимает меня.

— Все, все, все, — шепчет она, будто утихомиривая расплакавшегося ребенка. — Больше ни слова. Ни единого слова. Но ты все же… подумай.

Я думаю. Точнее, пытаюсь думать весь сегодняшний вечер, но перед глазами так и кружат воспоминания о наших с Себастьяном волшебных свиданиях, о прошлогодней романтической поездке в Италию, о трогательных встречах и расставаниях в аэропорту и о том дне, когда он, как никогда волнуясь, преподнес мне кольцо. Все заканчивается плачем в подушку и твердым решением поразмыслить обо всем позже. Время у меня еще есть.

Встаю с кровати и только собираюсь сварить себе кофе и усесться перед телевизором, как раздается телефонный звонок. Мгновение раздумываю, стоит ли отвечать (болтать со знакомыми, чьи родственники переживают любовную драму и хотели бы записаться ко мне на консультацию, у меня нет ни сил, ни желания), и поднимаю трубку.

— Алло?

— Здравствуй, солнышко.

Вздыхаю с облегчением. Нет, это не Себастьян, но и не кто-нибудь посторонний.

— Привет, мама.

— Как поживаешь?

— Хорошо, — говорю я, тяжело опускаясь на диван и перекидывая ногу через подлокотник. Как вы?

— Прекрасно.

У мамы вечно все прекрасно. В моей голове звучат слова Бобби — «неуверенность, трусоватость и даже недалекость», но сейчас, когда из трубки раздается тихий мамин вздох, они кажутся мне особенно низкими, даже преступными, и я спешу заглушить их.

— Как себя чувствуешь?

— Мм… Не то чтобы очень, — жалобно произносит мама.

Это еще одна ее особенность. Сколько себя помню, ей всегда слегка нездоровилось. В мыслях мелькает давнее крамольное предположение: с ней полный порядок, но она хочет, чтобы ее постоянно жалели. Впрочем, это же неспроста, говорю я себе. Может, надо уделять ей больше внимания? Что за дурацкий день? Тягостная тоска, визит к Бобби, сомнение в маминой беспредельной доброте…

— Сплю не очень хорошо, — объясняет мама. — Часто просыпаюсь среди ночи. А в остальном все прекрасно, — бодрее добавляет она.

— Ну и хорошо, — отвечаю я, хватаясь за этот ее повеселевший тон. Пасмурности, ей-богу, мне сегодня хватило с лихвой!

— Я звоню сказать, что Хиддеры устраивают благотворительный вечер.

— Когда? — машинально спрашиваю я, хоть уже знаю, что мне там делать нечего.

— В следующую субботу. Мы поедем все, уже купили билеты.

— И Хэлли? — удивляюсь я.

— Она на этот раз ни минуты не колебалась. Может, повзрослела? Задумалась над сутью благотворительности?

Как же, наверняка Хэлли замыслила нечто такое, что никоим образом не связано с благотворительностью, думаю я.

— Гм… — неопределенно мычу в ответ, чтобы не рушить мамину надежду.

— А ты не желаешь развлечься? — спрашивает она. — Может, и Себастьян вырвется, тогда вы сходили бы на вечер вместе?

— Нет-нет, — с излишней торопливостью отвечаю я. — У Себастьяна пропасть дел.

Мама издает сочувствующий возглас.

— Дела, дела! И ты заработалась, совсем ведь не отдыхаешь. Нельзя так, солнышко. Надо остановиться и пересмотреть свое отношение к жизни.

— Да, — говорю я, впервые задумываясь о том, что измученная трудоголизмом жениха спасаюсь тем, что благополучно уподобляюсь ему. Меня передергивает. Нет, превращаться в женщину-робота мне совершенно не хочется.

Поворачиваю голову и смотрю на свое отражение в зеркале. Немного пугаюсь, проводя пальцем по бледно-лиловому нижнему веку и замечая, что между бровей темнеет складочка. Похоже, в последнее время она почти не сходит с моего лица. Как давно я не присматривалась к себе!

— Там будет фонтан из шампанского, — говорит мама. — И, может, танцы.

Если я в ближайшем времени не встряхнусь, тогда совсем зачахну, с тревогой думаю я, не сводя глаз со своего отражения. А страшная и изможденная никому не буду нужна — ни Себастьяну, ни любому другому парню. Мысль о «другом» отзывается в груди смешанным чувством надежды и страха. На миг задумываюсь. Нет, меня больше никто не интересует. В конце концов, в любом человеке можно обнаружить воз недостатков. Себастьяновы я хотя бы уже изучила.

— Может, кому-нибудь еще предложишь билеты? — спрашивает мама. — У тебя ведь множество клиентов. Кстати, — добавляет она, о чем-то вспоминая, — Беатриса спросила, не найдется ли у тебя свободный часок.

При упоминании об инфантильной соседке родителей мои губы кривятся в улыбке.

— А что у нее за проблемы? Страдает бессонницей из-за того, что не может решить, в какой цвет перекрасить дом — кремовый или молочный? — с добродушной иронией спрашиваю я.

— У нее самой особых проблем нет, — отвечает мама. — А вот у Даррена… Он сейчас в Лондоне.

3

Во мне, как ни смешно, просыпается давнее легкое волнение. Глядя на свое отражение, будто на приятеля, я тихо усмехаюсь и пожимаю плечами.

Даррен Хиддер — моя первая тайная любовь и друг детства. Семилетними детьми мы были уверены, что, когда вырастем, поженимся. Тогда мне это казалось чем-то самим собой разумеющимся. Позднее, став подростками, мы обнаружили, что стесняемся друг друга, и перестали так часто видеться. А лет в семнадцать оказались вместе на одном празднике для старшеклассников. Даррен выпил лишнего (где-то за пределами здания, внутри распивать спиртное не разрешалось) и принялся расписывать, в какую красавицу я превратилась. Нет, то были не избитые фразы «какие у тебя глаза!», которыми для достижения понятных целей молодые люди могут потчевать любую девицу. А точные описания именно меня, причем сделанные человеком наблюдательным и творческим.